
Русский крестьянин не был забитым и диким, он жил в империи, у него был царь. Был и барин, да, но был и царь. А империя и царь - это, я вам скажу, ого-го. Царь и шведа бил, и немца бил, и турка бил, и француза бил. Самый сильный царь. Император! Как и полагается для единственного, последнего православного царства. Частичкой которого ощущал себя и русский крестьянин. Что позволяло ему смотреть сверху вниз на любых иностранцев, что басурман, что "немцев".
"До революции 1905 г. русский крестьянин несомненно был «монархистом» в том смысле, что не мог представить себе иного средоточения земной власти, кроме царя. Он смотрел на царя как на наместника Божьего на земле, созданного Господом, чтобы повелевать крестьянином и печься о нем. Все хорошее он приписывал царю, а во всем дурном винил либо Божью волю, либо помещиков с чиновниками. Он верил, что царь знает его лично, и постучись он в двери Зимнего дворца, его тепло примут и не только выслушают, но и вникнут в его жалобы до самой мелкой детали. Именно в силу этого патриархального мировосприятия мужик проявлял по отношению к своему государю такую фамильярность, которой, категорически не было места в Западной Европе. Во время своих поездок по России с Екатериной Великой граф де Сегур с удивлением отметил, насколько непринужденно простые селяне беседовали со своей императрицей".
Конечно, современный хипстер высокомерно посмеется над этой наивной верой крестьянина, что царь каждого знает, примет, всех злодеев накажет и тысячу червонцев пожалует. Но это смех черни. Она тупая и не понимает, что важен идеал, которым живет народ. Идеал никогда в полной мере не будет достигнут, это нормально. В идеале важна не реализация, а то, что он движет обществом, его пассионариями. И вот такой был идеал у русского народа. И вырос он не на пустом месте. Ибо царь - не главный кровопийца и мироед, каким его рисовало воспаленное революционное сознание, а человек, которому Бог вверил судьбу огромной империи и ее огромного народа. Так к этому относился и сам царь, и народ. Это, кстати, и есть тот религиозный элемент монархии, без которого она немыслима и вырождается в диктатуру.
А барин.. что барин? Для того, чтобы понять, что такое крепостное право в России, посмотрите на Украину и украинцев. Вбейте в гугл "украинцы на коленях", и результаты удивят вас разнообразием выдачи. Это - поведенческий архетип. Так ведут себя люди, у которых ТАК ПРИНЯТО. Потому что именно так на этой земле всегда делали. Потому что были польские паны, а были украинцы, к которым относились как к скоту, за людей не считали. И вот вам результат исторического развития. Воочию.
"У русского дворянства никогда не было тех проблем в общении с простым народом, которые со всей остротой вставали перед разночинной интеллигенцией, искренне желающей этот народ осчастливить. В отличие от разночинцев дворяне народ очень хорошо знали - они среди него жили. Подавляющее большинство даже тех дворянских семей, которые постоянно жили в Москве или Петербурге, проводило по несколько месяцев в году в деревне, в своих поместьях. Помещики, за немногими исключениями, волей-неволей должны были хоть как-то разбираться в сельском хозяйстве и крестьянской жизни. Военные, естественно, постоянно общались со своими солдатами, в сущности, теми же крестьянами.
Наконец, у каждого дворянского ребенка была своя деревенская няня, которую, как правило, он очень любил. Часто няни жили потом в семьях своих уже взрослых питомцев, и взаимная нежная привязанность сохранялась на всю жизнь. Пушкин и Арина Родионовна - отнюдь не исключение, а просто наиболее известный пример. Для верующих людей огромное значение имела общая с народом религия. Но и на тех, кто был равнодушен к религии, оказывали какое-то влияние церковные праздники, соблюдение обрядов, в которых вместе, как бы на равных принимали участие и помещики, и крестьяне. Сам патриархальный семейный быт дворянской, в особенности провинциальной, семьи перекликался с патриархальными традициями крестьянской жизни.
В отдельных дворянских семьях уважение к крестьянам и крестьянскому труду особо подчеркивалось и сознательно прививалось детям. Подобные примеры мы встречаем в разные эпохи русской жизни, в разной по своим идеологическим воззрениям среде. Сергей Аксаков в детстве считал за счастье поехать вместе с отцом в поле, понаблюдать за работой крестьян. Лев Толстой, и задолго до увлечения теорией опрощения, внушал своим детям особенное уважение к крестьянам, которых неизменно называл «кормильцами». Сыновья великого князя Константина (К. Р.) летом сами участвовали в крестьянских работах: косили, жали хлеб, ухаживали за скотом.
Разумеется, отношения дворянства и крестьянства в России ни в коем случае нельзя изображать идиллией. Дворяне прекрасно видели вопиющее социальное неравенство и с ним, в общем, мирились. Но здесь было другое: осознание общности исторической и национальной судьбы - чувство, быть может, более глубокое и надежное, чем пресловутая классовая солидарность".
Замечательная книга О.С.Муравьевой - "Как воспитывали русского дворянина". Рекомендую всем родителям. Воспитательных методик там нет, но общий дух, направление передает хорошо. Сама книжка небольшая, читается легко и очень быстро. Оттуда же:
"Очень показательны в этом смысле воспоминания Н. А. Белоголового, в детстве наблюдавшего за жизнью ссыльных декабристов. Особенное впечатление произвел на него князь С. Г. Волконский: «Знавшие его горожане немало шокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, как князь, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками, ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с ними краюхой серой пшеничной булки». В салоне же своей жены князь Волконский, блестяще образованный и в совершенстве говорящий по-французски, выглядел истинно светским человеком, хотя и мог появиться там, «надушенный ароматами скотного двора»".
А помните, как Наташа Ростова?
"Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движенье плечами и стала. Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de châle давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка... Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелке и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке".
Русское дворянство было с русским крестьянством одним народом. Не надо рисовать себе идиллических картинок, но к крестьянству в России никогда не относились с презрением, как к какому-то отребью. И оно само себя таковым никогда не считало. Вот слова Сталина, критикующего интеллигенцию за отсутствие достоинства и патриотизма: "простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку". А лучше всего на эту тему расскажут старые дореволюционные фотографии. Сколько там достоинства и самоуважения в самых простых людях, у крестьян в том числе. В лицах, в позах. Разве такое возможно, если народ веками вырастает в рабстве и унижении?




Не смог найти в воспоминаниях Сегюра то, на что ссылается Пайпс, зато попалось там на глаза вот что:
"Русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с нравственным благосостоянием; но оно пользуется некоторою степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетворяет своим необходимым потребностям и не испытывает страданий нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов. Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими крестьянами, но, надо признаться, почти все они пользуются ею с чрезвычайною умеренностью; при постепенном смягчении нравов, подчинение их приближается к тому положению, в котором были в Европе крестьяне, прикрепленные к земле (servitude de la glebe). Каждый крестьянин платит умеренный оброк за землю, которую обрабатывает, и распределение этого налога производится старостами, выбранными из их среды".
Или вот:
"Во время пятилетнего моего пребывания в России, я не слыхал ни одного случая жестокости и угнетения. Крестьяне действительно живут в рабском состоянии, но с ними хорошо обращаются. Нигде не встретишь ни одного нищего, а если они попадаются, их отсылают к владельцам, которые обязаны их содержать".
Ну то есть русские крестьяне, конечно же, рабы, это несомненно. Но живут они самоуправляемой общиной и в достатке, никто их не унижает и не издевается над ними. И это - в екатерининскую эпоху, про которую советские учебники рассказывали как про вершину, апогей крепостничества. Действительно кошмарная жизнь. Отсталая, рабская Россия не знала "нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов".
А вот Сегюр описывает Тверь: "очень красивый город. При взгляде на толпу горожанок и крестьянок в их кичках с бусами, в их длинных, белых фатах, обшитых галунами, богатых поясах, золотых кольцах и серьгах можно было вообразить себе, что находишься на каком-нибудь древнем азиатском празднестве".
Толпа горожанок и крестьянок в золотых украшениях. XVIII век. Здравствуй, немытая Россия, страна рабов, страна господ. Зато после октябрьской революции крестьяне Тверской области расцвели, освободившись от гнёта. Деревни и села богатели с каждой пятилеткой.
Тот же автор, это он путешествует по России с императрицей:
"При въезде на Ильменское озеро, которым проехали мы к Новгороду, мы насладились зрелищем, совершенно новым для нас. Все озеро, подобное тихому, светлому морю, было покрыто множеством шлюпок всех величин, разукрашенных пестрыми парусами и цветами. Рыбаки, крестьяне и крестьянки, находившиеся на них, наперерыв старались приближаться к нашим блистательным судам. Вокруг нас раздавались звуки музыки и клики и под вечер их мелодическое, простое и заунывное пение".
Вообразили сию картину? Матушка Екатерина со всем петербургским двором на "прекрасных галерах" по Ильменскому озеру, а ей навстречу подданные на транспортных средствах попроще, но тоже нарядные. Все довольные, радуются, песни поют, вечер. Праздник у людей. Прям какая-то домонгольская сказочная Русь. Именно так вы себе и представляли рабство и народ_забитое_быдло, правда ведь?
Денис Фонвизин, автор "Недоросля", не раз посещал Европу и оставил множество записок, где одна из основных мыслей - какие же там все нищие, грязные, жадные. Вот, например, про крестьян:
"Я видел Лангедок, Прованс, Дюфине, Лион, Бургонь, Шампань. Первые две провинции считаются во всем здешнем государстве хлебороднейшими и изобильнейшими. Сравнивая наших крестьян в лучших местах с тамошними, нахожу, беспристрастно судя, состояние наших несравненно счастливейшим. Я имел честь вашему сиятельству описывать частию причины оному в прежних моих письмах; но главною поставляю ту, что подать в казну платится неограниченная и, следственно, собственность имения есть только в одном воображении. В сем плодоноснейшем краю на каждой почте карета моя была всегда окружена нищими, которые весьма часто, вместо денег, именно спрашивали, нет ли с нами куска хлеба. Сие доказывает неоспоримо, что и посреди изобилия можно умереть с голоду".
Вспомним и наше всё - Александра Сергеевича, его ответ Радищеву. Русский националист Пушкин, кто не в курсе, не только с Чаадаевым интеллектуально рубился, но и с Радищевым. С последним, понятное дело, заочно, написав "Путешествие из Москвы в Петербург":
"Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника...
У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу... Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны.
Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaut [зевака, ротозей]; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому.
В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности."
О предприимчивости русского крестьянина стоит сказать особо.
"С конца XVIII века ограничения на деятельность крепостных снялись, а в начале XIX века им разрешили открывать лавки, заниматься торговлей (сначала розничной, а потом и оптовой) и устраивать мануфактуры.
В России появилась особая группа торгующих крестьян, многие из которых разбогатели и стали миллионерами. Они откупались от помещиков, переходили в другие сословия и часто давали стране целые династии купцов, предпринимателей и меценатов.
Немецкий автор Адольф Цандо, в своей книге «Состояние дел в России в 1850 году» писал, что в стране многие крепостные имеют «большие доходы», и среди крепостных Шереметьева, Воронцова-Дашкова, графа Уварова есть «немало фабрикантов», людей, владевших магазинами, фруктовыми лавками. Многие были миллионерами, а уж встретить «капитал в сто тысяч рублей можно было часто»."
Вот еще несколько историй про бывших крепостных, ставших миллионерами
Василий Прохоров, сын монастырского крестьянина из Троице-Сергиевой Лавры, освободившись от крепостной зависимости в 1764 году, попал на обучение к старообрядцу-пивовару. Став взрослым, Василий Прохоров ушел из пивоварения, которое противоречило его жизненным принципам, но не оставил идеи построить свою промышленную империю. В июле 1799 года Прохоров открыл ситценабивную фабрику, которая в итоге разрослась в гигантскую сеть с центром в Ивано-Франковске.
Интересна биография Платона Голубкова — он, проведя детство и юность в страшной бедности, учился грамоте по грошовому календарю, затем целые ночи проводил без сна за чтением в холодных покоях Костромской губернской библиотеки. Голубков начал службу писцом, потом плавал по Каспийскому морю и, наконец, занялся питейными откупами, казёнными поставками и золотопромышленностью в Сибири, чем и нажил огромное состояние.
Простой крепостной крестьянин по имени Савва, родившийся в 1770 году, до 27 лет проработал ткачом на Фабрике купца Кононова. В 27 лет, благодаря приданному своей жены, он открывает шёлкотканую мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Постепенно Савва перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло — доходам способствовало разорение Москвы 1812: после того, как в первопрестольной сгорели несколько столичных фабрик, был введен благоприятный таможенный тариф и начался подъем хлопчатобумажной промышленности. Тяжелый труд привел Савву к тому, что в 1820 году он выкупил из крепостной зависимости себя и пятерых сыновей (заплатив за это 17 000 рублей — по тем временам сумма невероятная). Получив свободу, Савва занялся развитием производства: при помощи знаменитого английского экономического агента Кноппа им были открыты фабрики в Москве, Богородске, Никольском. Вскоре бывшего крепостного зачислили в московские купцы первой гильдии. Единственное, что оставалось в нем от крепостного -незнание грамоты, но даже неграмотный мужик при «проклятом царизме» сумел оставить сыновьям четыре крупные фабрики.
Крепостной садовник графа Шереметьева, Пётр Елисеевич, получил вольную и капитал на открытие торгового дела благодаря ботаническому таланту — умению выращивать землянику зимой. В 1813 году Пётр перебирается в Петербург. В том же году Петр Елисеевич открывает на Невском проспекте лавку для продажи вина и фруктов, а в 1818 снимает помещение для оптовой торговли в здании Петербургской таможни. В тот же год Петр Елисеевич, накопив капитал 8 тысяч рублей, вступает в третью гильдию купечества (тогда же и появилась фамилия — Елисеев). В 1824 Елисеев покупает дом на Биржевой линии и открывает магазин колониальных товаров. С тридцатых годов его наследники поставляют товары ко двору Его Императорского Величества. Позднее потомок необразованного крепостного Пётра Елисеева, Григорий Григорьевич Алексеев, стал тайным советником (чин III класса, соответствует генерал-лейтенанту), и создал знаменитый Елисеевский магазин в Москве.
Егор Солдатенков, крестьянин из деревни Прокунино близ Павловского Посада, вместе с двоюродным братом первыми из односельчан воспользовались свободой ткачества на станах, объявленной для крестьян в 1769 году. Уже на следующий год у первого брата в светелке работало три, а у второго — четыре шелкоткацких стана. Указ от 6 мая 1784 года о поощрении местной промышленности позволил Егору Васильевичу в том же году организовать уже небольшое шелкоткацкое предприятие, где на 13 станах работали 26 человек, в том числе сам хозяин и члены его семьи. Предприимчивые братья наладили активные торговые связи с Москвой, потом, в 1795 году, переселились туда и открыли свое собственное предприятие, которое в 1807 году размещалось в 4 корпусах. На 49 станах производились шелковые ткани, а на 30 — миткаль при 110 наемных рабочих.
В 1857 году крепостной крестьянин Арсений и его сыновья Яков и Петр (более известные под фамилией Смирновых) получили «вольную», и весной 1858 года навсегда ушли из родной деревни в Москву. В 1860 году было зарегистрировано торговое заведение Арсения и Петра Смирновых по торговле вином — ренсковый погреб (от искаженного названия рейнских вин). Петр Арсеньевич служит у отца приказчиком, а уже через несколько месяцев купил еще один ренсковый погреб, став московским третьей гильдии купцом и хозяином уже двух винных заведений. Уже через три года Пётр открывает свой водочный завод с девятью работниками ,весь произведённый алкоголь которого умещался в несколько бочек. К началу семидесятых на заводе работало уже 70 рабочих, а Смирнов скупал постройки рядом с заводом для увеличения его площади. К 1896 году число рабочих только на самом заводе достигало 1500 человек; 120 подвод в день развозили продукцию. Общее число людей, так или иначе работавших на «Товарищество Петра Арсеньевича Смирнова», достигало 5000 человек. В итоге фамилия Смирнова стала нарицательной, а водку «Смирнов» можно купить и поныне.
Сын крепостного государственного крестьянина Никита Демидович Антуфьев работал среди тульских оружейников и был искусным мастером. Его знания отметил Пётр I и отправил кузнеца на Урал для строительства металлоплавильного производства — стране было нужно оружие.
Количество заводов и оружейных мастерских на Урале росло, с ними росло богатство семьи Демидовых, получивших фамилию по имени крепостного деда. Попасть в список богатейших людей Никите Демидовичу помешала безграмотность. В XIX веке род Демидовых отошёл от предпринимательства и влился в ряды европейской аристократии.
Пётр Елисеев был крепостным графа Николая Шереметева, занимался огородничеством, к 36 годам сумел сколотить небольшое состояние. Как пишет историк Алла Краско, обрести свободу и богатство ему помог счастливый случай: в 1812 году граф устраивал рождественский вечер, и гости были изумлены, когда им подали свежую землянику.
Удивленный граф пообещал выполнить любую просьбу садовника, и Елисеев попросил вольную для себя и близких. Тот час же перебравшись в Петербург, он занялся мелочной торговлей, к осени открыл лавку, где стал продавать вина, фрукты, чай, кофе, и вскоре записался в купцы.
Дальше — больше: начал сам поставлять в Россию мадеру, херес, бордо и деликатесы. Торговля росла, пришлось прикупить склады, дом для специального магазина колониальных товаров. После смерти купца дело продолжили браться и сыновья. Они учредили «Торговый дом «Братья Елисеевы» с капиталом в 8 000 000 рублей, который вскоре стал именоваться «Поставщиком Двора Его Императорского Величества».
Камнерез Пётр Губонин был крепостным у помещиков Бибиковых. В 20 лет стал десятником на строительстве Брестского шоссе, затем облицовывал камнем цоколь Исаакиевского собора и московские набережные.
Заработав денег, купил вольную, стал купцом и приобрел каменоломню в Котельниках, начал делать жернова, точила, ступени. В 1866 году вместе с другими подрядчиками получил заказ на строительство Орловско-Витебской железной дороги длиной в 488 верст.
С его участием были построены дороги Москва–Брест, Балтийская, Лозово–Севатосполь, Уральская горнозаводская, Оренбургская. Его называли дорожным королем и о его миллионах ходили невероятные слухи. Свой капитал он пускал в дело и занимался благотворительностью, но любил и посорить деньгами.
Савва Морозов родился крепостным (его семья принадлежала помещику Рюмину из Подмосковья) и с юности трудился на шелкоткацкой фабрике. Уже тогда он обладал смекалкой: сумел откупиться от службы в армии, заплатив за это другому крупную сумму денег, причем деньги одолжил у Рюмина.
Чтобы вернуть долг, Савва предложил хозяину фабрики внедрить сдельную систему оплаты. Даже женился Морозов с расчетом — жена знала секреты покраски тканей.
Начали ткать ткани на продажу в домашних условиях, наладили сбыт в Москве. Морозов сам, с мешком на плече, пешком обходил богатые дома, предлагая товар.
После пожара 1812 года дела пошли вверх. За свою вольную Морозов заплатить огромную сумму в 17 000 рублей, затем открыл свою фабрику. У него было пятеро сыновей и четверо из них стали основателями ветвей дома. В начале ХХ века из двадцати богатейших владельцев фабрик в Москве семь были организованы Морозовыми.
Почти так же случилось со знаменитым кондитером Алексеем Абрикосовым, который тоже был крепостным. Он откупился от барыни, уехал в Москву и начал дело, которое пошло столь хорошо, что в 1879 году было основано «Фабрично-торговое товарищество Абрикосова и сыновей», которое работает поныне и называется концерн «Бабаевский».
Абрикосовы владели магазинами, кондитерскими и поставляли лакомства ко двору императора. Между прочим, красивые коробки для конфет и обертки были придуманы Абрикосовым.
Фамилии фабрикантов и купцов из крепостных, можно перечислять долго: тут и Третьяковы, и Мамонтовы, и Бахрушины, и Прохоровы, в каждой губернии счет шёл на десятки. Но не всегда всё кончалось хорошо, процесс становления предпринимательства в России шел весьма болезненно.
Историк Владимир Брюханов пишет, что многие боялись помещиков, закапывали деньги в землю, отец революционера Огарёва отказался отпустить крепостного за 100 000 рублей, и предпочел иметь миллионера среди крепостных. А крепостной предприниматель Пётр Мартьянов в 1861 году был совершенно разорён своим помещиком графом Гурьевым.
А вот дореволюционное предпринимательство описывает Ричард Пайпс:
"Чем же объясняется незначительность русского среднего класса?
Сразу же напрашивается ответ, связанный с состоянием экономики страны. Буржуазия по определению есть класс, имеющий деньги, а, как известно, в России в обращении денег никогда много не было. Страна была расположена слишком далеко от главнейших путей мировой торговли, чтобы зарабатывать драгоценные металлы коммерцией, а своего золота и серебра у нее не было, поскольку добывать их стали только в XVIII в. Нехватка денег была достаточной причиной для задержки появления в России богатого класса, сравнимого с западной буржуазией эпохи классического капитализма.
Однако это объяснение отнюдь не исчерпывает вопроса, ибо жители России всегда отличались незаурядной склонностью к торговле и промышленной деятельности, да и природная скудость почвы понуждала их к предпринимательству. Не следует идти на поводу у статистических данных, показывающих, что при старом режиме почти все население Европейской России состояло из дворян и крестьян. Социальные категории старой России носили чисто юридический характер и предназначались для разграничения тех, кто платил подати, от тех, кто находился на постоянной службе, и обеих этих групп от духовенства, которое не делало ни того, ни другого; эти категории использовались совсем не для обозначения хозяйственной функции данного лица.
В действительности гораздо большая часть населения России всегда занималась торговлей и промышленностью, чем можно было заключить из данных официальных переписей. По всей видимости, не будет ошибкой сказать, что в период становления русского государства (XVI–XVIII вв.) пропорция населения страны, постоянно или часть времени занимавшегося не сельскохозяйственной деятельностью, была выше, чем в любой из европейских стран. Посещавшие Московию западноевропейские путешественники неизменно приходили в изумление от деловой хватки ее обитателей.
Шведский торговый агент Йохан де Родес отмечал в 1653 г., что в России «всякий, даже от самого высшего до самого низшего, занимается [торговлей]… и вполне несомненно, что эта нация в этом деле почти усерднее, чем все другие нации…». Побывавший там двадцать лет спустя немец Йохан Кильбургер наблюдал сходную картину: никто не был лучше русских приспособлен к коммерции в силу их к ней страсти, удобного географического нахождения и весьма скромных личных потребностей. Он полагал, что со временем россияне сделаются великим торговым народом. На иноземцев производило особенно глубокое впечатление то, что, в отличие от Запада, где занятие торговлей считалось ниже дворянского достоинства, в России никто не смотрел на него с презрением: «Все Бояре без исключения, даже и сами Великокняжеские Послы у иностранных Государей, везде открыто занимаются торговлей. Продают, покупают, променивают без личины и прикрытия…».
...На всем протяжении XVIII и XIX вв. в России процветала надомная промышленность, чьи застрельщики по своей энергичности мало чем отличались от американских предпринимателей-самородков".
Пайпса тем хорошо цитировать, что его принято считать русофобским автором.
Не будем забывать, что крепостное право, влиянию которого на русских придается столько значения - это весьма ограниченный исторический период. Его расцвет - вторая половина XVIII века. А уже буквально через несколько лет после смерти Екатерины проекты освобождения крестьян начинают будоражить верховную власть. И реализуются они всего лишь несколько десятилетий спустя, когда половина крестьянства и так уже жила без личной зависимости.
Кстати, вот вопрос: как лучше жить? В достатке, без нищеты, своей общиной и у своего барина, как крепостной русский крестьянин, или свободным европейским, просящим кусок хлеба у проезжающих карет? Вы поймите: мы говорим про 18 век. Личная несвобода тогда и сегодня - две большие разницы. Это сейчас любой алкоголик и тунеядец может годами бессмысленно жить, пить и ничего не делать, а тогда перед людьми стояла задача выживания (собственного и семьи). Решить ее одному, без общины, без возможности обратиться за поддержкой к помещику - не так-то просто. В целом, можно сказать, люди так жили потому, что по другому было нельзя. Исторические условия вынуждали государство обустраиваться соответствующим образом.
То, что было можно сделать в Англии, освободив крестьян, нельзя было сделать в России. Может оно и к лучшему. В передовой Англии крестьян освободили в первую очередь от земли. Тупо с нее согнали. А потом вешали по обвинению в бродяжничестве. Тысячами. У нас подобными экспериментами занимались большевики, генсеки. Цари себе такое позволить не могли. Рабская страна потому что была. Народ - раб. Царь - кровопийца. Не то, что в Европе - свобода и демократия, просвещенные нации. А уж в СССР-то как простой народ крылья расправил. Всё для него.
"Рассматривая состояние французской нации, научился я различать вольность по праву от действительной вольности. Наш народ не имеет первой, но последнею во многом наслаждается. Напротив того, французы, имея право вольности, живут в сущем рабстве... Кажется, будто все люди на то сотворены, чтоб каждый был или тиран, или жертва. Неправосудие во Франции тем жесточе, что происходит оно непосредственно от самого правительства и на всех простирается. Налоги, безрезонные, частые, тяжкие и служащие к одному обогащению ненасытимых начальников; никто, не подвергаясь беде, не смеет слова молвить против сих утеснений. Всякий делает что хочет".
Д.И.Фонвизин
Русский крестьянин - не раб, и ничего рабского в его ментальности никогда не было. Крепостное право - это не система рабовладения, а вынужденный хозяйственно-экономический институт.
Русские не были забитыми нищими варварами, которых надо было освобождать и просвещать большевикам. Это европейский христианский народ, свободный по своему духу и живущий свободно - своим политическим выбором, под властью своего царя (вспоминаем начало нашего повествования). И это большой, великий мировой народ. С колоссальным потенциалом, который моментально раскрывается как только позволяют условия. И тогда - как в самой известной песне "Тату".
"Господствующее положение, которое духовный плебс занял сейчас в общественной жизни, - совершенно новый фактор современной жизни, не имеющий подобия в прошлом. По крайней мере, в европейской истории плебс никогда не воображал себя носителем какой-нибудь «идеи». У него были свои готовые верования, традиции, жизненный опыт, поговорки, ходячие мнения; он не пускался в теоретические исследования и обобщения, каких требует, например, политика или литература. Планы и действия политиков могли казаться ему хорошими или плохими, он мог поддерживать их или не поддерживать; но его реакция была пассивной, она ограничивалась отзвуком на творческую деятельность других кругов. Ему и в голову не приходило противопоставлять идеям политиков свои собственные идеи. То же и в искусстве, и в прочих областях общественной жизни. Врожденное сознание своей ограниченности, некомпетентности в теоретическом отношении удерживало его. Плебс даже и не мечтал о том, чтобы взять на себя решающую роль в общественной деятельности, так как она почти всегда основана на теории". (Хосе Ортега-и-Гассет, "Восстание масс")
То, что русскому крестьянину не приходило в голову критиковать царя за союз с Австрией или Францией, как раз и выводило его из категории черни. Отличительный ее признак - непомерное самомнение и глубокая убежденность в собственной правоте и знании, как и что надо правильно делать. Сегодня как раз буйство черни, как итог 250-летней истории Просвещения. Русский же крестьянин как класс не был чернью. Плебсом, в смысле простолюдином, обывателем - да, но не чернью. Русский крестьянин был далеко не святой, но, в общем, выводя средний типаж, нельзя не отметить, что это была весьма цельная личность, знавшая свое место и державшаяся на собственной житейской мудрости, опыте поколений и стойких жизненных убеждениях, основанных на Царе Небесном и царе земном.
"Мужик, например, не только молясь в Церкви, но даже и сидя в кабаке, уже тем умен и хорош, что он в прогресс не верит (т.е. в прогресс благоденственный и вечный). Он, когда ему случается подумать о чем-нибудь другом, кроме хозяйства, податей и водки, думает, что "все мы под Богом" и "все от Бога!". Поэтому ему сразу (пока наше влияние его еще не исказило) покажется даже смешным, если он услышит, что какие-то французы и немцы надеются усилиями своего разума устроить на земле если не рай, то что-то приблизительное. И для этого одни насилием, бунтами, кинжалами, динамитом, а другие - "машинами" и "постепенностью", "говорильнями" и т.д. хотят разрушить все то, что было создано мудростью веков. Простолюдин найдет эту затею глупою..." (К.Н.Леонтьев, 1880 г.)
Но потом и простолюдин взбесился. И русское крестьянство к революции подошло расхристанным и разнузданным. Чернью. Солдаты и матросы, крестьянские дети, стали ударной силой революции. Крестьяне, громившие усадьбы - это что? Это граждане или чернь?
Русский народ не раб, не быдло, никогда им не был и не воспитывался на таких основаниях. Но впасть в состояние черни может достаточно легко. Вот, пожалуй, главный вывод из всей этой писанины.
https://cont.ws/@arguendi/1831978