Часть 1-я
Некто Емельян Пугачев
Помните, я просил запомнить из показаний жены Пугачева, что роста он был среднего, а возрастом - «лет сорок»? И обратить внимание на год рождения Пугачева, который совершенно конкретно дает сенатор А.А.Бибиков, - 1729-й? Сын генерал-аншефа самостоятельно занимался изысканиями о Пугачеве (еще до А.С.Пушкина), и о номере первом написал еще кое-что: «Дерзкий же самозванец Пугачев был смугл, довольно велик ростом и весьма крепкого сложения». А вот что написал академик Петр Иванович Рычков, лично видевший уже арестованного самозванца, то есть Пугачева №2: «...Глаза у него чрезвычайно быстры, волосы и борода черные, росту небольшого, но широк в плечах...».
Согласитесь, данные Бибикова и Рычкова не сходятся: «довольно велик ростом» и «росту небольшого» - совершенно разные вещи. Да и «средний» рост у Софьи и «небольшой» у Рычкова тоже не одно и то же.
Еще замечание. Официальная версия гласит, что Пугачев родился в начале 40-х годов XVIII столетия. Сегодняшние энциклопедические словари, поддерживающие эту версию, пишут следующее: «Пугачев Ем. Ив. (1740 или 1742-1775)...» Выходит, в 1774 году, когда допрашивали Софью Пугачеву, ему было чуть за тридцать. А она заявила - «лет сорок», то есть примерно 38-43 года. Есть разница с возрастом 31-33 года? Есть! Это почти десять лет. Так ошибиться Софья Дмитриевна никак не могла.
Бибиков, докопавшийся до отца Емельяна Ивановича и весьма уважительно о нем написавший, сообщает, что казак Иван Измайлович убит турками в 1734 году. Как он мог народить сына в 1740-м?
Но главное, Бибиков дает нам точную дату рождения Емельяна Пугачева - 1729 год. Выходит, в 1773 году ему было 44 года, как, собственно, и следует из слов Софьи Дмитриевны.
Отсюда версия вторая. Пугачев до побега из казанской тюрьмы и Пугачев после побега, а точнее, после его выхода из «Филаретовской обители» - разные люди. Пугачев №1, настоящий, довольно высокого роста, и ему за сорок лет. Пугачев № 2, подмененный, роста небольшого, и ему чуть за тридцать.
Куда подевали настоящего Пугачева - не столь важно. Может, он в последний момент чем-то не устроил своих покровителей, ведь по личным качествам он мало подходил на роль вождя. А может, он уже исполнил свою миссию, и его ликвидировали за ненадобностью. Так или иначе, через три месяца самозванец, объявивший себя государем Петром III, поднимает все Яицкое казачье войско, берет одну за другой крепости и города, осаждает Оренбург. Пугачев №2 разительно отличается от Пугачева №1 и по характеру. Это не прежний беспутный казак, а человек острого ума, сумевший заставить поверить в себя и казачьих старшин, и огромные массы народа, ведь «в короткое время мятежное брожение умов охватило... край, занимаемый нынешними губерниями Оренбургскою, Самарскою, Уфимскою, Казанскою, Вятскою, Пермскою, Тобольскою.
Везде образовались шайки, предводители которых, титулуя себя атаманами, есаулами и полковниками «государя-батюшки Петра Федоровича», распространяли Пугачевские манифесты, захватывали казенное имущество, грабили и убивали всех остававшихся верными законному правительству», - писал «Журнал министерства народного просвещения». «Злодеев-дворян... противников нашей власти и возмутителей Империи, - гласил один из манифестов Пугачева, - ловить, казнить и вешать...».
Пугачев № 2 подозрительно легко разбивает посланные против него войска и создает собственные органы управления, наподобие штабов и Военной коллегии, обладающей еще и судебными правами.
В его войске была железная дисциплина. (В «Оренбургских записках» Пушкина есть свидетельство, что «в Татищевой (крепости) Пугачев за пьянство повесил яицкого казака».)
Кто надоумил его в этом? Ведь не казацкие же старшины, не его сподвижники типа «генералов» Чики Зарубина, начальника всех яицких казаков хромоногого Овчинникова, Чумакова или Творогова с Федуловым, которые впоследствии и повязали Пугачева? Что они могли знать о структуре той же коллегии? Это могли ведать только профессиональные военные, и только они могли устроить в армии Пугачева нечто подобное. И таковые «советники» у «государя Петра Федоровича» были...
Польский след
В ослаблении России прежде всего была заинтересована Речь Посполитая - объединенное польско-литовское государство, подвергшееся разделу между Россией, Австрией и Пруссией в 1772 году. Поэтому версия третья: за спиной Пугачева № 2 стояла родовитая польская шляхта, понимавшая, что смута в России отвлечет ее внимание и силы от Речи Посполитой. А в конечном счете - поможет освобождению от ненавистного короля Станислава Понятовского, избранного усилиями России.
Оппозиционно настроенные польские вельможи составили в городе Бар конфедерацию - вооруженный союз польской шляхты против короля и, соответственно, России.
«Императрица, - писал П.С.Рунич, - повелеть соизволила для усмирения и прекращения возникшей в Польше конфедерации (и волнения) вступить в оную своим войскам; ибо одни королевские не в силах были взволновавшиеся партии конфедерации низложить и прекратить; почему начались с обеих сторон военные действия...»
Вначале успеха в русско-польской войне не было никакого, и императрица ввела в Речь Посполитую новые силы. Это заставило обеспокоиться многие зарубежные правительства, в том числе австрийское, французское, прусское и шведское, из которых «особливо первые два двора все употребляли интриги возбудить Порту (правительство Османской империи. - Л.Д. ), яко соседственную Польше державу, объявить России войну, чтобы тем подкрепить... в Польше конфедерацию». («Русская старина», СПб., 1870, т. II, примечания, стр. 127-128). И это им удалось: в ноябре 1768 года Турция объявила России войну, окончившуюся 10(21) июля 1774 года подписанием выгодного для России Кучук-Кайнарджийского мира.
В 1772 году так называемая Барская Конфедерация сложила оружие. Но не сложили оружие конфедераты. Когда между Турцией и Россией начались военные действия, один из главных оппозиционеров, старший из братьев Пулавских с отрядом конфедерационного войска, оставив свое отечество, оказался при турецкой армии. Младший Пулавский, сосланный в Казань как военнопленный в 1772 году, жил в губернаторском доме, был принят фон Брантом «как родной» (А.С.Пушкин) и владел всей информацией о состоянии дел в Казани, очевидно, уже интригуя в пользу Пугачева.
Когда 9 апреля 1774 года скоропостижно скончался главнокомандующий военными действиями против самозванца генерал-аншеф Бибиков и «возникло, - как писал его сын, - разногласие между начальниками и нерадивое исполнение между подчиненными», Пулавский-младший немедленно дал знать об этом Пугачеву и, вероятно, призывал его взять Казань, полагая это вполне возможным. И самозванец, захватив Троицк и Осу, переправился в июне 1774 года через Каму и, взяв Сарапул, Мензелинск, Заинск и Елабугу, стал подбираться к Казани. После ее взятия Пулавский-младший был с почестями принят в войско Пугачева, где уже находились в качестве советников пленные иностранные офицеры, объединенные ненавистью к России.
Еще один виднейший конфедерат - Потоцкий, разбитый русскими войсками, бежал в Венгрию, и австрийский двор предоставил ему полную возможность интриговать из-за границы в пользу Пугачева. А первый польский вельможа, магнат князь Радзивил, тоже плененный и содержавшийся «с величайшим уважением» под присмотром генерал-майора Кара в Калуге, мог вообще купить пол-России. Скорее всего, начал он с генерал-майора Кара.
Этот военачальник, хорошо известный своими воинскими способностями, был отозван из Калуги и высочайшим указом назначен командующим войсками, собранными против Пугачева из Петербурга, Новгорода и Москвы. И сразу же, растеряв вдруг воинский талант, повел себя против самозванца нерешительно, стал терпеть одно поражение за другим. В итоге он бросил свое войско под предлогом «во всех костях нестерпимого лома», вполне отдавая себе отчет, что ему впоследствии грозит. Указом Военной коллегии Кар был «из воинского штата и списка выключен».
Сменивший его генерал-майор Фрейман стал повторять все ошибки Кара. Удивляться тут особо нечему: после Кара именно генерал Фрейман приглядывал за князем Радзивилом в Калуге.
Вообще, в главных очагах мятежа - Оренбургской и Казанской губерниях - было много высланных из Польши конфедератов. «Несомненно, - писал «Журнал министерства народного просвещения», - что некоторые из конфедератов чрезвычайно деятельно интриговали в Казани, а другие пристали к шайкам Пугачева и явились ловкими их руководителями». Насколько большое влияние конфедераты имели на самозванца - остается невыясненным, но в том, что таковое имело место, можно не сомневаться.
Что же касается командования военными силами, сражавшимися против самозванца, то после генерала Фреймана специальным рескриптом императрицы от 29 ноября 1773 года «начальником военных действий» против Пугачева был назначен генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков. Этого человека купить было нельзя. А вот убить оказалось возможным...
«Он был искусный вождь во бранях»
Александр Ильич Бибиков принадлежал к выдающимся деятелям эпохи Екатерины Великой. В блеске деяний, знаменитости подвигов, а стало быть, и славе он уступал многим, но ни один из них не превосходил его в самоотверженности, бескорыстии и любви к Отчизне.
Бибиковы происходили по мужской линии от крымских беков, родственных ханам из так называемой Синей Орды. Родоначальник фамилии Бибиковых Жадимир выехал из Орды в Россию еще в начале XIII века. А Иван Григорьевич Бибиков в 1555 году успешно бил шведов, будучи главным воеводой 30-тысячного русского войска.
Александр Ильич родился в Москве 30 мая 1729 года в семье инженер-генерал-поручика, который записал его в 1744 году кондуктором в Инженерный корпус. Саша жил и воспитывался дома, служба шла, но в июле 1746 года он был произведен в инженер-прапорщики и переведен в Санкт-Петербург. «Здесь юность, пылкость нрава, праздность и отдаление от близких родственников, - писал в своей книге его сын сенатор А.А.Бибиков, - вовлекли его в опасные общества. Он начал было посещать трактиры и картежные собрания...» Отец, узнав об этом, добился разрешения отозвать его в Москву, что и случилось в 1748 году. В 1749-м он был командирован на строительство Кронштадского канала, в том же году получил звание подпоручика и был переведен в артиллерию. Исполняя волю отца, Александр Ильич в 1751 году женился на дочери его друга, княжне Анастасии Семеновне Козловской, которую со временем полюбил и «сохранил во всю жизнь свою, - по словам А.А.Бибикова, - нежнейшую к ней дружбу, доверенность и уважение».
С 1752 года он стал выполнять важные поручения за границей так успешно и расторопно, что чины посыпались один за другим: обер-аудитор, обер-квартирмейстер, подполковник, «начальник 3-го мушкатерского полка». В таком качестве он и вступил в Семилетнюю войну весной 1758 года. Уже в августе Бибиков отличился со своим полком в знаменитом сражении под Цорндорфом, после которого прусский король Фридрих II изрек следующую фразу:
- Русского солдата убить можно, но способа победить и принудить его к отступлению я не нахожу.
Сражение под Цорндорфом вошло в историю Семилетней (1756-1763) войны как очень кровопролитное и жестокое. Полк Бибикова потерял убитыми и ранеными 60 офицеров и более половины рядовых. Но стоял насмерть. Мужество полка было отмечено императрицей Елизаветой Петровной, сам командир был пожалован чином полковника.
Вторично полк Бибикова отличился 1 августа 1759 года в победном сражении при Франкфурте. Несмотря на ранение, Александр Ильич принял поручение стать комендантом Франкфурта и за короткий срок заслужил уважение местного населения.
В 1760 году Бибиков командовал уже бригадой, с которой отличился в кампанию 1761 года, когда с двумя батальонами егерей и отрядом кавалерии наголову разбил прусский корпус генерала Вернера, взяв его самого в плен.
В генерал-майоры Бибикова произвел уже Петр III в феврале 1762 года. А Екатерина II, став императрицей, пожаловала его в сентябре 1762 года орденом святой Анны...
В Казани, куда Бибикову надлежало прибыть для принятия командования над правительственными войсками, он уже бывал. Первый его приезд в январе 1764-го был связан с усмирением мятежа приписанных к заводам крестьян в Казанской и Симбирской губерниях. Он не только блестяще справился с задачей, предпочитая увещевание наказанию, но и выяснил причины возникновения беспорядков, связанные со злоупотреблениями чиновников. Об этом было обстоятельно доложено императрице. Второй его приезд в Казань состоялся в мае 1767 года, он находился в свите императрицы во время ее путешествия по Волге.
Третий приезд Александра Ильича в ночь на 25 декабря 1773 года не носил характер «визитации», а являлся прямой государственной необходимостью: разбойные действия самозванца выросли до общероссийских масштабов и приобрели характер гражданской войны.
Полномочия Бибикова, утвержденные императрицей, были весьма обширны, и Александр Ильич принялся за порученное ему дело с огромной энергией. Его грамотными и точными указаниями без особых потерь была освобождена от бунтовщиков Самара, под его начальственным оком было сформировано казанское ополчение, он перекрыл дороги Пугачеву на Москву, Самару, Уфу и Яицкий городок, который вскоре был освобожден генерал-майором Мансуровым. Пугачев был вынужден топтаться на месте, теряя драгоценное время. «День и ночь работаю как каторжный, - писал Александр Ильич своему другу генералу Михаилу Михайловичу Философу в конце января 1774 года, - рвусь, надседаюсь и горю как в огне адском...»
Бибиков оставался в Казани до начала марта 1774 года. «Казань была успокоена, - писал «Журнал министерства народного просвещения», - и разосланные Бибиковым отряды везде действовали с успехом, так что все стали надеяться на близкое окончание дела». 15 марта 1774 года, желая ускорить военные действия против самозванца, Бибиков перенес свой штаб из Казани в Кучуевскую крепость (между Чистополем и Бугульмой), а затем в Бугульму. Здесь пришло к нему известие об успехах подполковника Ивана Ивановича Михельсона в Башкирии и о поражении Пугачева под крепостью Татищевой от генерал-майора князя Петра Михайловича Голицына, следствием чего явилось снятие осады Оренбурга. «Богу благодарение! Оренбург освобожден, - писал Александр Ильич дражайшей супруге. - Правда, что и стоило мне это дельце! Много крови испортило...»
Об успехах было доложено императрице, и та пожаловала Бибикова званием сенатора и кавалером ордена святого Андрея Первозванного. Но Александр Ильич не получил сих лестных изъявлений монаршей души. Внезапно заболев, он скончался в Бугульме 9 апреля
Он умирал в здравом уме и ясной памяти. Сознавая всю опасность своего положения, официально передал дела старшему после себя по званию генералу князю Ф.Ф. Щербатову. Известны и его последние слова:
- Милосердная государыня, конечно, их (его жену и детей. - Л.Д.) призрит, но более всего жалею и стражду, оставляя в бедствии отечество...
Императрица не забыла вдову и детей Александра Ильича: пожаловала им 2500 душ в Белоруссии, старшего сына произвела в полковники и свои флигель-адъютанты, младшего, в возрасте 10 лет, пожаловала в гвардейские офицеры, а дочь Елизавету (будущую супругу М.И.Кутузова) сделала фрейлиной.
В своих «Записках о жизни и службе Александра Ильича Бибикова» один из его сыновей не углубляется в вопрос о причинах смерти отца. Между тем молва приписывала смерть Бибикова яду, будто бы данному кем-то из пленных конфедератов. Это раскопал допущенный в архивы Министерства иностранных дел Александр Сергеевич Пушкин. «Я прочел со вниманием все, что было напечатано о Пугачеве, - писал Пушкин, отвечая своим критикам, - и сверх того восемнадцать томов разных рукописей, указов, донесений и проч».
Почему замалчивалась возможная насильственная смерть выдающегося военного деятеля? Да потому, что это противоречило официальной доктрине появления самозванца. «Нет ни малейшего следа, чтобы он был орудием какого-либо государства или чтобы он последовал чьему бы то ни было внушению, - писала Екатерина II в своем письме от 22 октября 1774 года Вольтеру, отвечая на его вопрос, от себя ли действовал Пугачев или от кого другого. - Должно предполагать, что г-н Пугачев сам хозяин-разбойник, а не чей-нибудь холоп».
Как же государыне не хотелось, чтобы за Пугачевым замаячили лица представителей иностранных дворов! Как она не желала конфликтовать, например, с Францией, искавшей тогда союза с Турцией и раздраженной успехами России. Но не зря императрица в своих письмах Вольтеру называла Пугачева «господином маркизом». Резон хоть и с издевкой, но величать самозванца дворянским французским титулом все же был. Ведь помимо молвы об отравлении А.И.Бибикова, были по этому поводу и «описания, напечатанные в чужестранных землях», подтверждающие: причиной скорой кончины Александра Ильича стала отрава, причем «данная французом из конфедератов».
Французский след
Самым глубоким, на мой взгляд, следом, оставленным в «деле Пугачева», был французский. И версия четвертая звучит следующим образом: Пугачева вылепили французы, и они же дергали его за ниточки, причем в данном случае за самозванцем стояли не отдельные лица типа князя Радзивила или младшего Пулавского, как в «польском следе», но целая государственная машина с ее специальными службами. Это был заговор одного государства против другого. И на одно из предположений Вольтера, звучащее в письме Екатерине II от 1773 года: «Вероятно, фарсу эту (бунт Пугачева) поставил кавалер Тотт», французский консул, я бы ответил: вполне вероятно.
Пьеса, по которой в России в 1773-1774 годах поставили спектакль-трагедию, была написана во Франции. Первый акт спектакля, корректируемого по ходу действия, начался сразу, как только Петр Великий прорубил окно в Европу. В Россию хлынули толпы авантюристов. «Между ними, - писал «Журнал министерства народного просвещения», - являлись личности способные и достойные высокой карьеры, какой они и достигали впоследствии: большинство же, само собой разумеется, состояло из всякого сброда людей, имевших одно призвание - удить в мутной воде». Вот и Франция улучила благоприятный момент, чтобы сбросить людской балласт в варварскую страну.
Это была и великолепная возможность наводнить развивающуюся Россию разведчиками.
Секретные посланцы, используя массу своих соплеменников, осевших в России (тех же домашних учителей) и вхожих в дома не только знатных вельмож, но и государственных деятелей, могли знать все, что происходит в стране. Без особых трудностей они добывали и сведения, являющиеся государственной тайной, могли влиять на всю имперскую политику внутри России и за ее пределами. Это явление было до того явным, что французское посольство, дабы упредить могущее возникнуть в отношении его недовольство российского правительства, предложило ему обратить внимание на поведение французских эмигрантов в России. В вышедших в Париже в 1803 году мемуарах де-ла-Мессельер, бывший секретарь французского посольства, прибывшего в Россию в июле 1757 года, упоминал, конечно, публику определенного сорта:
«Мы изумились и огорчились, встретив в домах многих вельмож дезертиров, банкротов, развратников и множество женщин того же рода, которые лишь потому, что были французы, занимались воспитанием детей в самых знатных семействах. Эта накипь нашего отечества, говорят, распространилась до пределов Китая: я встречал их везде».
Второй акт спектакля произошел уже в 60-е годы XVIII столетия, когда были схвачены французские «секретные посланцы», пытавшиеся уничтожить на одной из российских верфей строящиеся корабли.
Французы помогали Турции в ее войне с Россией, и явление в третьем акте этой пьесы Пугачева преследовало несколько целей. Первая и, на мой взгляд, главная - развязывание гражданской войны в России. Появление «второго фронта» внутри страны неизбежно отвлекло бы воинские части и умных военачальников от полноценного участия в действиях на фронте турецком. В этой части имеющийся в «деле Пугачева» турецкий след след в след (извините за тавтологию) совпадал с французским следом, и проводником общих интересов Франции и Турции служил вышеупомянутый барон Тотт, заклятый враг России.
Венгр по происхождению, в 1757-1763 годах Тотт служил при французском посольстве в Константинополе, в 1767 году был французским консулом в Крыму, где помогал хану Керим Гирею против России. Потом служил (был командирован, как советник?) Мустафе III и улучшал турецкую артиллерию и инженерные части. Затем снова - французский консул в Турции. В «деле Пугачева» он, конечно, приложил руку, но были и более мощные силы, заинтересованные в успехах самозванца. Прав был Вольтер, признававший Пугачева за орудие турецкой политики. Но прав был только в части совпадения турецких интересов с французскими. Когда же эти интересы расходились, было ясно видно, что Пугачев - французская кукла.
Екатерина II, как уже упоминалось, всячески замалчивала участие иностранных государств в «деле Пугачева». Это было в интересах российской политики. Так же и люди, следовавшие этой политике, умалчивали, а то и специально акцентировали отсутствие какого бы то ни было влияния на Пугачевский бунт извне.
Так, генерал-аншеф Бибиков в одном из донесений государыне подчеркивал: «Подозрение на чужестранных совсем необосновательно». Хотя в одном из писем Д.И.Фонвизину и писал, что «Пугачев - чучело, которым... играют». Сенатор П.С.Рунич, оставивший «Записки о Пугачевском бунте», уже в «Преуведомлении» пишет: «... Я со всею смелостью повторяю, утверждаю и доказываю самою истинною событий, что... иностранных дворов политические виды не имели никакого участия в яицком возмущении; ибо мне совершенно известно, что при Пугачеве и его сотоварищах их в какое время не находилось ни одной нации иностранцев...»
Таковое заявление, стоящее уже в «Преуведомлении», заставляет сомневаться в его искренности. И, похоже, не случайно оно не помещено в тело основного повествования и не снабжено доказательной базой.
Начальник Секретных Комиссий генерал-майор Потемкин, о котором будет рассказано ниже, подобных заявлений, например, никогда не делал. И участие в «деле Пугачева» иностранной политической интриги, причем именно французской, было признаваемо некоторыми государственными мужами, правда, после смерти Екатерины II. Так, в одном официальном документе оренбургского губернатора князя Г.И. Волконского от 1805 года сказано про Пугачевский бунт следующее:
«Тогда хитрые французы не упустили отправить в Уральск (так стал зваться после переименования его по указу Екатерины II Яицкий городок. - Л.Д.) своих секретных посланцев, кои, может быть, имели величайшее влияние (выделено мной. - Л.Д.) на тогдашние кровопролитные происшествия».
Как было уже написано, французский сценарий корректировался по ходу действия пьесы «Пугачев». Одной из таких корректировок было отравление генерал-аншефа А.И.Бибикова конфедератом из французов: кто-то очень не хотел, чтобы правительственные войска под руководством Бибикова быстро подавили мятеж и таким образом раньше времени завершили кровавый спектакль!
Польский след тоже какое-то время совпадал со следом французским: Франция посылала в ряды конфедератов своих офицеров, которые следили, чтобы действия антикоролевской и антироссийской оппозиции осуществлялись в рамках устроенного в России спектакля.
Не исключено, что еще одной целью Пугачевского бунта была... репетиция Великой французской революции 1789 -1799 годов. Заговор во Франции зрел давно, и полигоном для отработки тактики и приемов будущей революции вполне могла быть выбрана Россия. Ведь многое из того, что происходило по ходу «крестьянской войны Е.И. Пугачева», было взято на вооружение силами, готовившими революцию во Франции.
Впервые это подметил еще в первой трети XIX века сенатор А.А. Бибиков. «Пугачев, - писал он, - обольстил великое множество народа совершенно непросвещенного, загрубевшего в предрассудках, большею частью рудокопов, подлой черни, посланцев сего обширного края и разного рода бродяг, для воровства и грабительства готовых на все законопротивные поступки. Начальствуя сею сволочью, он возбуждал к мятежу крестьян против господ, подчиненных против начальников, обещая первым вольность..., поселяя везде неповиновение и ненависть к законным властям; словом, употреблял те же меры и шел той же дорогою, коими в последствии времени успевали в действиях своих к пагубе и несчастию своего отечества и ко всеобщему ужасу Мараты и Робеспьеры (выделено мной. - Л.Д.)».
Есть еще один факт в «деле Пугачева», удивительный и загадочный. Он освещает некоторые личностные качества самозванца и тоже дает некую пищу для размышлений. В конце сентября 1773 года Пугачев, двигаясь на Оренбург, подошел к крепости Нижне-Озерской, комендантом которой был майор Харлов. Чувствуя, что от разбойных полчищ самозванца крепость ему не удержать, «Харлов, - как пишет А.В. Арсеньев, - заблаговременно отправил свою молоденькую и хорошенькую жену, на которой недавно женился, из своей крепости в следующую по направлению к Оренбургу, Татищеву крепость, к отцу ее, командиру той крепости, Елагину».
Пугачев Нижне-Озерскую взял, Харлова, с выбитым глазом и еле живого, «судили» и повесили вместе с двумя другими офицерами.
Татищеву крепость Пугачев тоже взял штурмом. «Мятежники ворвались в дымящиеся развалины, - пишет А.С.Пушкин в своей «Истории Пугачева». - Начальники были захвачены... С Елагина, человека тучного, содрали кожу; злодеи вынули из него сало и мазали им свои раны. Жену его изрубили. Дочь их, накануне овдовевшая Харлова, приведена была к победителю... Пугачев поражен был ее красотою и взял несчастную к себе в наложницы, пощадив для нее семилетнего ее брата».
Вскоре Емельян Иванович воспылал к Харловой, красивой и умной женщине, чем-то похожим на любовь, «и удостоил ее, - как писал журнал «Исторический Вестник» в 1884 году, - своей доверенности и даже принимал в иных случаях ее советы... Она имела право всегда, во всякое время, даже во время его сна, входить без доклада в его кибитку - право, каким не пользовался ни один из сообщников... Харлова стала около Пугачева не только близким, но и любимым человеком...».
Где проводила время майорша Елизавета Федоровна Харлова, дворянка, полковничья дочь, не будучи рядом с Пугачевым? В компании с дворянами, бывшими в войске самозванца? Но их было совсем немного. Больше было советников из французов - для них Харлова стала просто находкой, и, сдается мне, многие советы Елизаветы Федоровны, принимавшиеся «государем», были нашептаны ей французами.
Удивительно, что и Харлова привязалась к Пугачеву. Даже стала испытывать к нему «нечто другое, - как деликатно писал А.В.Арсеньев, - противоположное страху и отвращению». Вряд ли красивая и умная дворянка смогла бы воспылать страстью к Пугачеву №1. А вот ее чувства к Пугачеву №2 более оправданны.
Конечно, «генералы» самозванца ревновали его к ней. Стали требовать от Пугачева удаления Харловой, но тот не соглашался. В конце концов Елизавету Федоровну и ее малолетнего брата нашли застреленными в придорожных кустах Бердской слободы под Оренбургом, где находилась ставка Пугачева. «Пугачев, скрепя сердце, - писал А.В.Арсеньев, - покорился этой наглости своих сообщников и, вероятно, загоревал о потере любимой женщины, ибо мы видим, что вскоре после этого казаки принялись высватывать Пугачеву невесту настоящую, чтобы стала женою, как следует великому государю...» Таковой и стала бедная Устинья Петровна.
Кстати, весьма интересный факт: Пугачев приблизил к себе ее брата, с которым, как писал в своих «Записках» П.С. Рунич, «повседневно переодевался потому, что никто не мог узнавать настоящего Пугачева». Брат 16-17-летней Устиньи был ненамного старше ее - как бы мог Пугачев №1 1729 года рождения, то есть человек 45 годов от роду, подменяться 20-летним (пусть и 30-летним) парнем? А вот Пугачев № 2 1740-1742 годов рождения - мог. Да, все-таки версия вторая, что Пугачев до побега из казанской тюрьмы и Пугачев после выхода из «Филаретовской обители» - совершенно разные люди, имеет право на жизнь.
Вот еще один факт, работающий на эту версию. Когда 12 июля 1774 года была взята Казань, все колодники были выпущены из тюрем, в том числе и Софья Пугачева с детьми. Их привели и представили пред государевы очи. (Помните, из показаний Софьи Дмитриевны: «Первый сын Трофим десяти лет, да дочери вторая Аграфена по седьмому году, а третья Христина по четвертому году...»?) Может, ставшие на год старше Трофим и Аграфена и понимали, что происходит; может, они заранее были «проконсультированы», что вести себя перед «государем» следует сдержанно и спокойно. Но как убедить в том четырехлетнего ребенка? Если бы Пугачев №2 действительно был их отцом, в любом случае реакция на это детей была бы заметна, особенно у Христины. Но ничего подобного не произошло. Софья с детьми предстали перед Пугачевым, как другие освобожденные колодники - ни больше ни меньше. И он повелел взять их в свой обоз, сказав при этом им и окружающим его «генералам»:
- Был у меня казак Пугачев, хороший мне слуга, и оказал мне великую услугу. Для него и бабу его жалею... (См.: «Исторический вестник», СПб., 1884, т. XVI, стр. 622; «Журнал министерства народного просвещения», СПб., 1874, ч. CLXXVI, стр. 22).
Может, правду говорил самозванец про Емельяна Пугачева? А великой услугой Пугачева №1 тому, кто сидел в бархатных креслах на Арском поле, было то, что он передал свой образ Пугачеву №2, погибнув при этом? Историю про встречу Пугачева №1 с женой и детьми и многое другое Пугачев № 2 расскажет на допросах в сентябре-октябре 1774 года начальнику Секретных Комиссий генерал-майору Павлу Сергеевичу Потемкину...
Часть 3-я