Первая попытка создания болгарского языка
Из статьи Е.И.Деминой "О ПЕРВОМ ОПЫТЕ КОДИФИКАЦИИ БОЛГАРСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ. КОНЦЕПЦИЯ Ю.И. ВЕНЕЛИНА" из сборника "Ю. И. Венелин в болгарском возрождении". Ответственный редактор сборника доктор филологических наук Г. К. Венедиктов. Российская академия наук. Институт славяноведения и балканистики. Москва 1998.
(Поясню. Мудреным и непонятным термином "кодификация", буквально - "лингв. Упорядочение норм языка и их фиксация в справочниках, словарях, грамматиках и т. п", ученые называют процесс создания нового языка. Под "эпохой возрождения" имеется ввиду "болгарское возрождение", т.е 19 век. )
"С середины 30-х годов XIX в. болгарским обществом овладевает идея создания единого для нации нормированного литературного языка , выработки "общей грамматики для всей Болгарии, "которой все должны следовать в своих писаниях" . Эта идея впервые отчетливо была сформулирована Неофитом Рыльским в "Филологическом предуведомлении" к его "Болгарской грамматике" (1835), содержащем теоретическое обоснование предлагавшихся автором практических решений по созданию норм литературного языка нового времени. Грамматика Неофита Рыльского — «первое системное сочинение, посвященное формирующемуся болгарскому национальному литературному языку. Это первая (замечу — в Болгарии — Е.Д.) грамматика, которая документирует и "материализует" наличие и реальное существование национального болгарского литературного языка, каким он был в начале своего истинного создания ("истинского си изграждане") каким его себе представлял Неофит Рыльский»
Начинается этап конвергентного развития, соперничества нормализаторских установок различных школ устроения литературного языка — "церковнославянской", "славяноболгарской", "новоболгарской", в итоге сложного, непрямолинейного развития и, что особенно важно, обратной связи между письменным узусом и письменной нормой в третьей четверти XIX в. завершившийся созданием современного болгарского литературного языка.
Тенденция к формированию и усовершенствованию единого литературного языка нации в 30-е годы XIX в. имела место и у других славянских народов, в частности, русского. Однако решение Российской академии направить в Болгарию своего представителя для изучения болгарского языка и составления его грамматики не было вызвано знанием описанной выше ситуации и стремлением "помочь" болгарскому пароду в решении важнейшей для него задачи, одной из доминант Возрождения. Определяющую роль сыграл скорее усилившийся в русском обществе в 20-30-е годы XIX в. интерес к истории и языкам зарубежных славянских народов и, специально, — к болгарскому.
Как неоднократно отмечалось в литературе, "в начале XIX в. в России (и не только там) о современных болгарах было известно мало, а о живом болгарском языке ученые в сущности не имели никакого представления" . Так, подготавливая в 1822 г. проспект "Сравнительного словаря всех славянских наречий", который он вместе с П. И. Соколовым должен был составить по заданию Российской академии, А. X. Востоков исключил в нем из списка славянских языков и диалектов болгарский язык, объясняя это тем, что по этому языку не изданы до сих пор ни грамматика, ни словарь .
Появившийся вскоре, в том же 1822 г., в Вене краткий обзор особенностей болгарской грамматики с приложением нескольких текстов на болгарском языке, составленный Вуком Караджичем на основе юго-западного (разложского) говора [9], а также общие сведения о наличии наречии в болгарском языке, полученные П. И Кеппепом во время его путешествия в 1822 г. по Трансильвании , лишь усилили интерес к вопросам болгарской грамматики. Именно с этой целью Российская академия в 1830 г. и направляет в задунайские земли молодого болгариста Ю. И. Венелина, уже выступившего в печати с замеченной публикацией "Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам" (М., 1829) .
Согласно первоначальному варианту программы ученого путешествия, составленному Венелиным, "путешественник должен исследовать болгарский язык в синтетическом и аналитическом отношении, то есть обозреть его грамматику, свойства, слог, связь и отношение его к малорусскому, карпаторусскому и великорусскому наречиям" . В окончательный вариант ("Инструкцию") внесены существенные дополнения: "В проезде через области Задунайские путешественник, кроме исторических и филолого-археологических изысканий, займется преимущественно изучением болгарского языка, соберет все возможные сведения относительно наречий оного, обращая внимание и на коренные слова, коих нет в русском языке, а остались только производные и сложные. Составит грамматику и небольшой словарь болгарский с примерами повествовательной прозы" .
Знакомство с "Грамматикой нынешнего болгарского наречия" , в марте 1834 г. представленной Венелиным в Совет Московского университета , показывает, что в принципе Венелин стремился исполнить указания "Инструкции". Так, наряду с обзором болгарской грамматики по частям речи в труде Венелина находим лексикографический раздел, в котором некоторые слова болгарского языка (имена существительные) сопоставляются с русскими, а также дается список некоторых заимствовании из турецкого и греческого; высказывается мнение о соотношении болгарского и восточнославянских языков. В тексте Грамматики находим и некоторые отрывочные сведения об отдельных болгарских диалектах , хотя в силу обстоятельств Венелину, как известно, пришлось ограничить маршрут и срок своего путешествия, и диалектные данные были им получены главным образом из бесед с болгарами-выходцами из разных местностей. Приложена к Грамматике и "Хрестоматия" — "образец повествовательной прозы".
И вместе с тем необходимо признать, что первоначально поставленная Венелиным перед собой задача, отраженная в приведенных выше вариантах программы путешествия, была им существеннейшим образом изменена. Основной целью автора становится попытка упорядочить орфографические нормы болгарского языка, что должно было позволить избежать на письме диалектного многообразия и способствовать тем самым выработке единого болгарского литературного языка. Вместо описательной грамматики сопоставительного характера, ставящей своей целью выяснение отношения болгарского языка к "малорусскому, карпаторусскому и великорусскому наречиям", Венелин фактически пытаемся создать грамматику принципиально иного типа, а именно нормативную грамматику, преследующую цели нормализации и кодификации болгарского языка на уровне орфографии согласно представлениям об этом самого ее автора, т.е. грамматику предписывающего характера, основанную на выдвигаемой ее автором концепции принципов устройства болгарского литературного языка нового времени. Каковы, как можно предположить, причины подобных изменений?
Прежде всего, резкое изменение представлении Венелина о стоящей перед ним задаче связано, по-видимому, с непосредственным знакомством с языковой и историко-культурной ситуацией в Болгарии. Венелин был захвачен общим духом болгарского Возрождения. Ему удалось попять и попытаться претворить в жизнь ведущую тенденцию болгарского литературно-языкового развития к единству норм национального литературного языка через создание общем для всей Болгарии грамматики. Именно это соображение легло в основу разработанной им концепции устроения болгарского литературного языка нового времени, попытки его нормализации и кодификации через грамматическое описание и создание "образца" обработанного по предлагаемым нормам текста.
Но, безусловно, для изменения планов Венелина были и другие причины, причины объективного характера, что обычно не учитывается при критической оценке его грамматики.
Поставим себя мысленно на его место. До отъезда в Болгарию Венелин, как известно, был знаком из новоболгарской письменности только с "Рыбным букварем" Берона и высоко оценивал его достоинства как учебника [17]. Однако, получив во время путешествии возможность ознакомиться с рядом печатных м рукописных книг, он убедился не только и отсутствии в них хотя бы относительно единых норм, особенно орфографических, но и в гом, что, скажем, широко отраженная в Букваре Берона редукция безударных гласных, ассимиляция согласных по глухости-звонкости и другие характерные для его говора диалектные черты присущи далеко не всем письменным источникам, которые тем самым значительно ближе к традиционным письменно-литературным нормам и выглядят более "грамотно". Знакомство с простым народом во время путешествия убедило Венелина в наличии значительных диалектных различий в говорах различных местностей и тем самым в возможности и необходимости выбора между ними при формировании письменной нормы. В Добрудже, а затем у болгарских поселенцев в Одессе Венелину удалось записать около 50 народных песен, которые он намеревался впоследствии издать [18]. Собирание и изучение болгарского фольклора не могло не способствовать укреплению его знании о живом болгарском языке, его грамматическом строе и лексическом составе. Вместе с тем, это в свою очередь расширяло его представления о диалектном многообразии болгарского языка.
Иными словами, Венелин оказался в ситуации, когда прежде чем приступить к составлению грамматики он должен был выбрать сам объект описания и уточнить цели, которые мри этом преследуются. Действительно, попробуем реально себе представить: чтó именно он должен был описать? "Живой", "современный болгарский язык", как определяется предмет его грамматической штудии в одной из работ нашего времени [19]? Но, если не считать, что этими словами в задачу Венелина вменяется обзор, наиболее общих особенностей, присущих болгарскому языку как диасистеме во всем многообразии территориального варьирования ее структуры, т. е. "системе систем" (хотя ясно, что диасистема — это абстракция, а не "живой язык", и что эта задача для Венелина была очевидно невыполнима), он мог в качестве реальной коммуникативной единицы избрать и грамматически описать какой-то один из болгарских говоров, т. е. частную диалектную систему. Кстати, именно так поступил Вук Караджич, основав свой краткий обзор болгарской грамматики на материале говора двух болгар из Разлога. Но это, разумеется, не было бы описанием "современного болгарского языка", о чем говорится в приведенном в сноске 19 высказывании.
Не мог Венелин избрать предметом своей студии и грамматику современного болгарского литературного языка, поскольку, как уже говорилось выше, последний в это время был представлен целым рядом книжно-литературных идиомов, различавшихся между собой выбором диалектной основы и отношением к древней болгарской и церковнославянской традиции, как и нормами на уровне системы письма.
Венелину удалось четко разобраться в этой ситуации, что явствует из его высказываний как в самой Грамматике, так и в более поздних работах и письмах. Это тем более удивительно, что к изучению болгарского языка Венелин подошел в сущности совершенно самостоятельно, без какой-либо опоры на опыт своих предшественников и современников в России, интересовавшихся болгарским языком" [20]. Грамматика Венелина была создана ранее "Болгарской грамматики" Неофита Рыльского, с которой российский болгарист смог ознакомиться только в 1837 г. [21]. Таким образом, концепция устроения болгарского литературного языка нового времени как и принципы грамматического его описания были разработаны Венелиным полностью самостоятельно, что, очевидно, нельзя упускать из виду, начиная знакомство с его трудом.
Размышляя над предметом грамматического описания языка болгарской литературы с учетом ситуации того времени, Венелин пишет в своей работе 1838 г.: "Если народу пришла пора приниматься за грамоту, если его язык распался на несколько наречий, если неизбежен выбор одного из них для литературы, то сочинители должны быть весьма осторожны и разборчивы в этом выборе. Никто из них не имеет права свой жаргон навязывать другому. Если все писатели безотчетно последуют одному из наречий, то это должно приписать счастливому случаю, который по крайней мере сохранил грамотное единство в народе. Но как только явилось несколько грамматик, несколько наречий и завелся спор, в таком случае сочинители грамматик не имеют права быть судьями: их тогда должен судить, как подсудимых, суд высшей филологии" [22]. Когда все издадут свои грамматики, "тогда суд может легко всех их сообразить, выбрать все хорошее, и составить хорошее и правильное целое, основанное на законах и достаточных причинах" [23]. Одним из таких опытов, по замыслу Венелина, и должна была стать его "Грамматика нынешнего болгарского наречия".
Как и многие болгарские книжники-возрожденцы, путь к постепенному созданию единого болгарского литературного языка нового времени Венелин видит, прежде всего, в попытке упорядочения орфографии, выработке таких ее норм, которые по возможности снимали бы многообразие диалектных манифестаций тех или иных словоформ.
"Правописание вещь священная, — пишет он, — которую нельзя ворочать, как игрушку, кому как захочется. Прежде нежели приниматься за издание книги, должно критически установить правописание. Сербы начали издавать книги до появления грамматики. Следствием этой опрометчивости, есть орфографический раздор, который существует в сербской литературе. Этого должно было опасаться и относительно болгарской литературы" [24]. Заметив, что "к несчастью, между болгарами доселе ученых филологов не много", он высказывает мнение, что "по этой причине болгаре должны бы обратиться к совету ученых филологов прочих славянских стран. С моей стороны, — продолжает он, — я обратил особенное внимание на этот важный предмет и составил критическим опыт болгарского правописания для предложения его будущим болгарским литераторам" [25]. Развивая эту мысль, он констатирует: "Итак, мое намерение было составить для болгар образец этимологического правописания, чтобы предотвратить подобно-возможный раздор между ними. К несчастью, доселе я не был в состоянии издать этот опыт. Болгарскую хрестоматию, приложенную мною к Грамматике, я исправил по правилам этого опыта" [26].
Говоря о причинах, побудивших его к написанию своего труда, Венелин замечает: «Труд этот был тем важнее и необходимее, что из всех славянских наречий одно болгарское не имело своей грамматики, о необходимости которой уже Шлецер давным давно вопиял (см. Nordische Geschichte, стр.334), где утверждает, что "словарь и грамматика этого наречия должна заключать в себе много важного для решения исторических вопросов". Можно было, бы еще прибавить, для решения вопросов относительно нашего церковного языка, о котором доселе носятся разные мнения. Но еще необходимее этот труд был потому, что бедная нация именно крайне нуждалась в грамматике своего наречия» [27].
Уже из этих замечаний видна значительность целей, которые Венелин преследовал. Перед ним стоял комплекс орфографических проблем, с которыми сталкивались и с которыми еще предстояло столкнуться в своей деятельности "болгарским литераторам". Венелин четко обозначает адресата, для которого он предпринял "критический опыт болгарского правописания", связав его с проблемой болгарского книгоиздательства, требующего единства языка и правописания, т. е. с проблемой единого литературного языка.
В то же время его Грамматика ставила перед собой и более широкие цели — цели академического исследования и описания языка, сыгравшего значительную роль в истории русской и мировой культуры. Венелин так определяет поставленные им в Грамматике задачи: "О Я старался передать в ней живое нынешнее болгарское наречие так, как оно есть, с показанием всех его отступлений ог старого болгарского (нашего церковного) и прочих славянских наречий. 2) Я ее писал для русских, следовательно и для всякого европейского филолога, следовательно. 3) Я в ней старался говорить не ребенку с указкою в руках, а ученому филологу (языковеду). По этим-то причинам Грамматика моя приняла вид не школьный, но академический" [28].
Какие же принципы легли в основу предпринятого Венелиным "критического опыта болгарского правописания"? И чем руководствовался он при их выборе?
Следует сразу же заметить, Что независимо от того, насколько научно верными с позиций наших дней являются те или иные представления Венелина (а мы знаем, что он во многом исходил из ложных посылок), производит впечатление, как серьезно и по-своему всесторонне он подошел к решению поставленной им задачи. И в самой Грамматике, и в других сочинениях к письмах, он прежде всего пытается разобраться в том, что мы бы сейчас назвали историко-культурной и социолингвистической ситуацией в современной ему Болгарии, в проблеме соотношения между "нынешним болгарским наречием" и "старым болгарским языком", в отношении между болгарским языком и другими славянскими языками, в первую очередь, русским языком.
Исходным, определяющим последующие решения, в концепции Венелина является следующее положение: "Говоря о болгарском языке, надо заметить, что нынешний болгарский к старому болгарскому (т. е. нашему церковному) находится почти в таком же отношении, как ново греческий к старому же греческому. Следовательно, старо-болгарская литература есть то же самое, что церковно-славянская" [29]. Исходя из этого, он пытается проследить судьбу древней болгарской письменности в условиях османского ига и охарактеризовать сложившуюся ко времени его занятии языковую ситуацию в Болгарии.
"Как болгаре, так и сербы, — отмечает он, — до последней половины прошедшего столетия не зависели от цариградских патриархов. Они имели своих собственных в Тернове, в Болгарии. Десять болгарских епархий по Болгарии, Фракии и Македонии, зависевших от славянских патриархов, представляли еще за Дунаем довольно обширное убежище и поприще для народной письменности между болгарами. Эту письменность могло поддерживать славянское богослужение и вообще воспитанники духовного звания. В этом периоде, т. е. в продолжение XVIII столетия стали появляться в Болгарии рукописные книги на лощеной бумаге и на ново-болгарском наречии; содержание их большею частню состоит из переводов поучительных слов Св. Отцов. В нескольких подобных книгах, которые я приобрел с великим трудом, я не нашел ничего постоянного в правописании" [30]. Анализируя последующую ситуацию, в письме к президенту Российской академии А. С. Шишкову он говорит: "Письменность же болгар пришла в совершенный упадок с тех пор, как султан Селим по ходатайству цареградского патриарха Самуила, в исходе прошедшего века, упразднил болгарское патриаршество, издревле существовавшее в Тернове, и подчинил болгарскую иерархию цареградскому патриарху. С тех пор везде богослужение отправляется на греческом языке, даже и священниками болгарского происхождения. Таким образом стало прекращаться и переписывание славянских богослужебных книг. По собранным мною известиям, богослужение отправляется на славянском болгарском языке в одном приделе в Татар Базаре, в Рыльском монастыре в Македонии, да в некоторых местах Балканских тор. Училищ не имеют никаких кроме нескольких приходских мест. По городам есть нередко учителя, которые нанимаются учить детей нескольких домов: такие даскалы бывают или из светских, или из кочующих духовных лиц. Более всего придерживаются письменности, какова она ни есть, в балканских городах, в которых общество содержит учителей. Такие училища находятся в Стивене, Котле (Казане), Филиппополе" [31]. Отсюда делается вывод: "Итак, не имея своих национальных семинаристов, болгарский народ лишился важнейшего сословия, а именно педагогического, которое поддерживало бы и распространяло народную грамотность" [32].
Описывая социальный состав населения, Венелин отмечает, что вот уже 450 лет, как "болгарский народ лишился своего высшего сословия, своего правительства и своего дворянства, в продолжение четырех с половиной столетии болгаре составляют всплошь черный рабочий народ Европейской Турции: и тот самый язык, коего богатству в словах и формах, полноте, благозвучию, выразительности и высокой мыслительности удивляемся в тексте перевода Св. Писания и богослужебных книг, ныне ущерблен, унижен, лишен изящества, одет в рубище и сослан на хутора по Болгарии, Румелии и Македонии'' [33].
Отдав эту дань времени в своем понимании развития языка в диалектном многообразии ого структуры как своего рода его "порчи'', 'Венелин делает отсюда важный для понимания его концепции вывод: "Вот с какой точки зрения следует глядеть на нынешний болгарский язык, т. о. как на отживший свою первую эпоху, находящийся на степени уничижения и на том самом повороте, к новому может быть, если провидению угодно будет, возрождению, в котором язык может сделать значительное уклонение от самого себя первой эпохи, если сие вторичное образование его не будет происходить под влиянием письменных памятников, т. е. без изучения книг Св. Писания и богослужебных” [34].
Это — главный аргумент Венелина в пользу "этимологического правописания": с его точки зрения, лишь оно могло бы в какой-то мере удержать язык от "уклонения от самого себя первой эпохи" на поворотном этапе его развития. Уточняя свою позицию, Венелин пишет: "В изложении причин моего выбора, правописательных правил я руководствовался аксиомою, что правописание и произношение две вещи совершенно разные и совершенно противуборствующпе друг другу потому, что если писать по выговору черни в разных областях, то в одном и том же народе может произойти 77 разных правописаний. Тогда народ может истерзать источник своей образованности" [35]. Ссылаясь на пример немцев, французов, англичан, он напоминает, что они, в отличие от некоторых ученых разных славянских племен, "основали правописание на этимологии языка" [36].
Но у Венелина был и еще один аргумент, связанный с его известным мнением о том, что болгарский язык является только наречием "общего" русского языка” [37]. "Мы знаем, — пишет он, — что русский язык очень многим обязан богослужебному:, можно бы надеяться, что и болгаре по большей части, вместо новых
уклонений, воротились бы на прежние формы, и тем весьма много сблизились бы с русским языком, коего они собственно суть только наречие" [38]. И далее он пишет: "К несчастью, болгаре лишены этого влияния своего классического, богослужебного языка, ибо со времени подчинения, в царствование Екатерины II, болгарских церквей цареградскому патриарху, славянское богослужение во всех болгарских епархиях заменено греческим. Таким образом, — восклицает он, — греки послужат орудием разъединения между болгарами и россиянами, если против сего не будут приняты удобные меры" [39].
Таковы главные аргументы, которые лежат в основе опыта "этимологического правописания", составившего ядро "Грамматики нынешнего болгарского наречия", ибо, по словам Венелина, только полною грамматикою устанавливается правописание всех грамматических форм. Аргументация конкретных кодификаторских решений будет рассмотрена ниже при описании предлагаемой Венелиным реформы орфографии.
Прежде чем непосредственно перейти к этому, необходимо определить те письменные источники, которыми Венелин располагал в процессе своей работы над Грамматикой, на которые опирался, от которых отталкивался в своем "критическом опыте правописания" и которые в немалой их части молча принимал.
К счастью, мы можем со всей определенностью назвать эти источники, что помогает понять многие особенности орфографии Венелина. Он сам их перечисляет в одном из своих писем секретарю Российской академии П. И. Соколову в ответ на его неоднократные требования представить в академию приобретенные во время путешествия Венелина в Болгарию материалы [40]. В приведенный Венелиным список из 7 пунктов [41] входят 4 печатные книги: "Кириакодромион си рем Недельник" Софрония Врачанского (1806), "Новый завет сиреч четирите Евангелии на четиртях Евангелиста" Петра Сапунова (1828), "Священное цветобрание или сто и четире священны истории избрании из ветхнат и новиат Завет в полза на юношеството" Анастаса Стояновича Котлянина (Кипиловского) (1825), "Буквар с различни поучения" Петра Берона (1824) и 3 рукописных сборника. Об одном из них Венелин сообщает: "Разные поучения праздничные на македонском наречии", о другом — "Разные слова и поучения на варнейском или восточном наречии". Специальный лингво-текстологический анализ, на котором в данной статье нет возможности остановиться, позволил доказать, что в первом случае речь идет о Тихонравовском дамаскине XVII в. [42], во втором — о так называемом Тихонравовском Б дамаскине XVIII в. [43]. Еще одни рукописный сборник — смешанного содержания. В него входят "Ирмологион Дако-славянский" XVII в., "Иноческий устав" XIV в., "Житие и жизнь св. Макария" XIV в. (хронологизация Венелина) и " Последование усопшим инокам". Таким образом, Венелин располагал важнейшими болгарскими изданиями начала XIX в. и двумя дамаскинами.
Как уже отмечалось, в своих письмах и в книге "О зародыше новой болгарской литературы" Венелин неоднократно упоминает предпринятый им "критический опыт болгарского правописания", который он доселе не был в состоянии издать, говорит о составленном им для болгар "образце этимологического правописания". Однако в его Грамматике (или в каком-либо другом сочинении) мы не находим раздела, главы, посвященной проблеме орфографии. Любопытно, что в одном из своих писем (от 25 декабря 1835 г.) он сообщает, что он "з а б ы л приложить к Грамматике статью о болгарском произношении и правописании" (разрядка моя — Е.Д.) [44]. Возможно, это его замечание является просто ироничным ответом на соответствующие упреки или связано со случайным замешательством. Дело в том, что согласно убеждению Венелина, само грамматическое описание, парадигмы склонения и спряжения являются формой упорядочения орфографических норм. Об этом он, в частности, пишет в 1838 г., оценивая "Болгарскую грамматику" Неофита Рыльского: "Впрочем, так как правописание всех грамматических форм установляется только полною грамматикою, то опыт неполной Грамматики Неофитовой не назначил всех законов орфографии. Несмотря на то, и этот труд болгаре должны принять с благодарностью'' [45].
В то же время Венелину еще отчасти не был чужд традиционный для славянского Средневековья способ решения проблем правописания путем создания определенного "образца" орфографического оформления текста, которому затем могли бы подражать другие [46], вне специальной теоретической разработки встающих при этом вопросов и эксплицитного описания принимаемых решений. Кстати, так поступали и известные ему устроители болгарской орфографии — Берон, Кипиловский, Сапунов.
В качестве исходного материала для создания "образца" правописания Венелин использовал рукописный текст Жития Петки Тырновской — сочинение болгарского патриарха Евфимия Тырновского в его новоболгарской версии по Тихонравовскому дамаскину XVII в. Этот текст приведен в Грамматике "в виде Хрестоматии болгарской". Он переписан Венелиным в три столбца: 1) в орфографии подлинника с сохранением сокращенного написания слов и надстрочных знаков (переданных, впрочем, не всегда точно), но с разделением фонетических единств на слова; 2) в соответствии с нормами предлагаемой Венелиным орфографии и 3) в переводе (весьма вольном) на русский язык. Видимо, именно второй столбец Венелин и называет "образцом этимологического правописания". Он должен показать читателю (и "будущим болгарским литераторам") как решает автор те или иные орфографические вопросы, предоставляя при этом возможность сравнения с исходным текстом с целью понять характер внесенных в него "исправлений" [47]. Такого рода сравнение, а также анализ написаний тех или иных грамматических форм, отраженных в самой Грамматике, и явится материалом для наблюдений автора данной статьи.
Заслуживает внимания вопрос, почему из находящихся в его распоряжении печатных и рукописных источников как "образец стиля и правописания", приложенный к грамматике в качестве хрестоматии, а также отчасти пспользованпый для примеров в самой Грамматике, Венелин избрал именно текст из Тихонравовского дамаскина XVII в.?
По-видимому, у него было Несколько аргументов в пользу такого выбора. Прежде всего следует назвать тот, который приводит сам Венелин в своем письме президенту Российской академии А. С. Шишкову от февраля 1834 г. Сообщая о содержании Грамматики, Венелин пишет: "К концу приложил я четь о Святой Пятнице или Параскевии Терновской, сочинение Евфимия Патриарха Терновского и всея Болгарии (стр. 335). Четь сию извлек из рукописного собрания разных поучительных слов на праздничные дни, писанных на простом наречии. Это я прилагаю в виде Хрестоматии болгарской не от того, чтобы четь сия отличалась хорошим отработанным слотом (который еще остается обработать самим болгарам), по от того, чтобы заставить говорить самого какого-либо болгарина" (Курсив мой — Е.Д.) [48]. Очевидно, главным для Венелина было избрать оригинальное болгарское произведение ("заставить говорить самого какого-либо болгарина"), причем произведение, написанное "на простом наречии". Последнее замечание очень важно. Оно свидетельствует о том, что за основу литературно-языковой нормализации путем применения особых, ориентированных на традицию орфографических правил (о чем см. ниже) Венелин избирал народный язык, "простое наречие".
"Житие Петки Тырновской" вполне удовлетворяло этим требованиям. Написанное примерно в 1376-1382 гг. прославленным патриархом Евфимием Тырновским, о чем в новоболгарском тексте прямо говорится в дополнительно включенном в него по сравнению с оригиналом Евфимия пассаже:
(Тихонравовский дамаскин, л. 55), это произведение благодаря упомянутому пассажу, задающему тон всему повествованию, выступает как своего рода прямая речь автора. Новоболгарский текст Жития, восходящий к оригиналу Евфимия, написанному на традиционном болгарском языке синтетического грамматического строя в стиле "плетения словес” [49], отличает живой сказовый способ повествования, ведущегося на "простом наречии", аналитическом по своему грамматическому строю. Создавший этот текст "болгарский книжник XVII в. достигает нового, по-своему выдающегося в стилистическом отношении эффекта. В его устах торжественный рассказ о жизни и религиозном подвижничестве святой зазвучал как безыскусная народная сказка, которую долгими вечерами сказывают у семенного очага, наполнился благоуханием простодушной живой народной речи" [50]. Это хорошо почувствовал Венелин, предпочтя этот текст рассказам из "Рыбного букваря" Верона и других источников, которыми он располагал.
Но не только это, видимо, послужило основанием для выбора именно этого текста. В приведенном выше списке взятых за основу Грамматики печатных и рукописных книг, некоторым из них Венелин дал оценку с точки зрения их ценности для Грамматики. "Священное цветобрание" Д. Кипиловского, "Букварь" Берона, Тихонравовский Б дамаскин он оценивает как "образец слога", три других текста он не определяет с этой точки зрения вообще и только по отношению к Тихонравовскому дамаскину XVII в. пишет "образец слога и правописания" [51]. Очевидно, принятые создателями книжного болгарского языка XVII в. на народной основе нормы правописания, сохранявшие определенную связь с традицией, чем-то привлекали Венелина (ср., например, в них отсутствие редукции безударных гласных, ассимиляции по глухости-звонкости, последовательное сохранение согласного [х], употребление букв ѣ, ы и др. [52]. Возможно, именно поэтому текст из Тихонравовского дамаскина XVII в., наиболее адекватно передающий особенности принятых книжниками XVII в. орфографических норм, он и "исправил" по правилам "этимологического правописания", оставив в неприкосновенности немалую часть отраженных в нем написании. Определенную роль при этом, видимо, сыграли и собственно этические соображения, не позволявшие Венелину "исправлять" текст своих живых современников, которые сами по-своему решали задачу создания графико-орфографических норм.
Венелин ясно осознавал важность выбора диалектной основы формирующегося литературного языка болгарского народа. "Если народу пришла пора приниматься за грамоту, — отмечает он в своей книге "О зародыше новой болгарской литературы", — если его язык распался на несколько наречий, если неизбежен выбор одного из них для литературы, то сочинители должны быть весьма осторожны и разборчивы в этом выборе" (с. 47). Новоболгарский текст, отражающий особенности народно-разговорного койне района Средней Старой Планины и Средней Горы и сочетающий в себе, как это характерно для говоров центрального типа, и восточноболгарские, и западноболгарские по отношению к изоглоссе по ѣ диалектные черты [53], возможно, благодаря этому привлек к себе внимание Венелина. В таком случае, ему прозорливо удалось угадать, какой в конечном счете будет диалектная основа формирующегося литературного языка болгар.
Выбор Венелина мог отчасти подкрепляться и тем обстоятельством, что в рукописи Тихонравовского дамаскина есть заметка о том, что его собирались напечатать:
[54]. Эта почти одновременная с началом работы над Грамматикой запись как бы невольно делала в глазах Венелина актуальной задачу "исправления" правописания, отраженного в дамаскине.
Напомним высказанное им убеждение, что "прежде нежели приниматься за издание книги, должно установить правописание" [55].
Наконец, Венелина как историка, ставящего своей целью напомнить миру о забытом славянском племени, очевидно, не могли не привлечь содержащиеся в "Житии Петки" данные о героическом временн тырновского царя Иоанна Асена, сына старого болгарского царя Асена, который "крѣ́пко дрьжáше тогáзи цáрство" (Тихонр., л. 58 об.), о его походах и завоеваниях, как и сама возможность напомнить русскому и европейскому читателю, которому предназначалась Грамматика, имя славного патриарха "Терновского и всея Болгарии" Евфимия.
Окончание следует...